Последний из могикан, или Повествование о 1757 год - Страница 111

111

— Сжалься, сжалься, гурон! — крикнул сверху Хейворд; он задыхался от ужаса. — Пощади его, и тебя пощадят!

Победоносный Магуа взмахнул окровавленным ножом и испустил крик, полный дикой, свирепой радости и торжества, такой громкий, что звуки его донеслись до тех, кто сражался в долине на тысячу футов ниже утеса. В ответ на этот крик раздался другой, вылетевший из уст разведчика. Его высокая фигура быстро приближалась к дикарю; он перепрыгивал через опасные утесы такими большими, смелыми прыжками, словно обладал способностью двигаться по воздуху. Но, когда охотник добрался до места ужасного убийства, он нашел там уже только мертвые тела.

Разведчик взглянул мимоходом на жертвы и окинул затем взглядом препятствия, которые должны были встретиться при подъеме. На самой вершине горы, на краю головокружительного обрыва, стояла какая-то фигура с поднятыми руками, в страшной угрожающей позе. Соколиный Глаз не стал рассматривать лицо этого человека, но вскинул ружье и прицелился. Вдруг с вершины горы на голову одного из беглецов-гуронов упал камень, и затем показалось пылающее негодованием лицо честного Гамута. Из расселины горы показался Магуа. Спокойно и равнодушно он перешагнул через труп последнего из своих товарищей, перескочил через другую широкую расселину и поднялся на гору, туда, где его не могла достать рука Давида. Ему оставалось сделать только один прыжок, чтобы спастись. Но, прежде чем прыгнуть, гурон остановился и, грозя кулаком в сторону разведчика, крикнул:

— Бледнолицые — собаки! Делавары — трусливые женщины! Магуа оставляет их на горах в добычу воронам!

Он хрипло рассмеялся, сделал отчаянный прыжок и сорвался, успев все же ухватиться руками за куст на краю утеса. Соколиный Глаз припал к земле, словно хищный зверь, готовый сделать прыжок; он дрожал от нетерпения, как лист дерева, колеблемый ветром. Магуа повис на руках во весь рост и нащупал ногами камень, на который мог встать. Потом, собрав все силы, он сделал попытку взобраться на утес; это удалось ему, он уже коснулся коленями гребня горы… Именно в то мгновение, когда враг как бы свернулся в комок, разведчик прицелился, и в тот же миг раздался выстрел. Руки гурона ослабели, тело его отклонилось назад, только ноги оставались в том же положении. Он обернулся, взглянул на врага с непримиримой злобой и погрозил ему со свирепым, вызывающим видом. Но руки Магуа выпустили ветку, за которую держались: одно мгновение видно было, как его темная фигура стремительно летела вниз головой мимо кустарника, окаймлявшего гору, — летела к своей гибели.

Глава 33

Был каждый доблестен и смел,
Они разбили мусульман.
Валялись груды вражьих тел,
Ручьями кровь текла из ран.
Когда победное «ура»
Предсмертный заглушило стон,
Увидели друзья, что им
Вдруг улыбнулся он.
Бой кончен. Веки он смежил
И умер просто, как и жил…
Халлек

Солнце, вставшее на следующее утро, застало племя ленапов в печали. Отзвучали звуки битвы, делавары насытили свою старинную жажду мести, истребив целое поселение гуронов. Сотни воронов, поднимавшихся над голыми вершинами гор или пролетавших шумными стаями над лесом, указывали путь к недавнему полю сражения.

Не слышно было ни радостных восклицаний, ни торжественных песен. Чувство гордости и восторга сменилось глубоким унынием.

Хижины были покинуты; вблизи них широким кругом стояла толпа людей с грустными, нахмуренными лицами.

Шесть делаварских девушек, распустив свои длинные темные волосы, которые теперь свободно падали им на грудь, стояли неподвижно в стороне; только по временам они подавали признаки жизни, рассыпая душистые лесные травы и цветы на ложе, где под покровом индейских одежд покоились останки благородной, прекрасной Коры. Тело ее было обернуто простой, грубой тканью, а лицо навсегда скрыто от взгляда людей. В ногах ее сидел Мунро. Его покрытая сединами голова была низко опущена; изборожденное морщинами лицо, наполовину скрытое рассыпавшимися в беспорядке прядями седых волос, выражало боль тяжелой утраты. Рядом с ним стоял Гамут с обнаженной головой; его грустный, встревоженный взгляд беспрестанно переходил с томика, из которого можно было почерпнуть так много святых изречений, на существо, которое было дорого его сердцу. Хейворд стоял вблизи, прислонясь к дереву, мужественно стараясь подавить порывы горя.

Но, как ни печальна, ни грустна была эта сцена, она была далеко не столь трогательна, как та, что происходила на противоположном конце поляны. Ункас в самых великолепных, богатых одеждах своего племени сидел, словно живой, в величественной, спокойной позе. Над головой его развевались роскошные перья, ожерелья и медали украшали в изобилии его грудь. Но глаза его были неподвижны, безжизненны.

Перед трупом стоял Чингачгук, без оружия, без украшений, без раскраски; только синяя эмблема его племени ярко выступала на обнаженной груди сагамора. С того времени как собрались все его соплеменники, могиканин не сводил пристального взгляда с безжизненного лица своего сына.

Вблизи стоял разведчик в задумчивой позе, опираясь на свое роковое оружие мести. Таменунд, поддерживаемый старейшинами своего племени, сидел на возвышении, откуда мог смотреть на безмолвное, печальное собрание.

В стороне от толпы стоял воин в чужестранной форме; за ним — его боевой конь, находившийся в центре всадников, очевидно приготовившихся отправиться в далекое путешествие. По одежде воина видно было, что он занимал важное место при губернаторе Канады. По-видимому, он явился слишком поздно, чтобы исполнить данное ему поручение — примирить пылких противников, — и теперь присутствовал молчаливым свидетелем при последствиях битвы, которую ему не удалось предотвратить.

111